Киликийское наместничество Цицерона

Киликийское наместничество Цицерона (51—50 до. н. э.) — эпизод политической карьеры Марка Туллия Цицерона, предшествовавший его участию во второй гражданской войне.

Назначение проконсулом

Сложив в конце 63 года до. н. э. консульские полномочия, Цицерон не собирался исполнять проконсульские обязанности в какой-либо провинции и удаляться от большой столичной политики, хотя через несколько лет и был вынужден удалиться из Рима в изгнание.

В 53 до. н. э. ради того чтобы снизить накал конкурентной борьбы на выборах был принят сенатусконсульт, рекомендовавший назначение промагистратами спустя пять лет после исполнения магистратур, а в следующем году по предложению Помпея это положение было утверждено в качестве закона. В результате обнаружилась нехватка провинциальных наместников и на вакантные должности пришлось назначать бывших магистратов, никогда провинциями не управлявших и даже, как в случае Цицерона, вовсе этого не желавших^[1].

Поездка по Италии

Назначенный сенатом в феврале^[2] или марте^[1] 51 до. н. э. и получивший по жребию Киликию, Цицерон не торопясь начал собираться в дорогу. К тому времени в состав его провинции кроме собственно Киликии входили Писидия, Памфилия, присоединенный Катоном Кипр, Исаврия, Ликаония и три диоцеза провинции Азия, расположенные во Фригии к северу от гор Тавра, с городами Кибирой, Синнадой и Апамеей^[3]. Получив назначение, Цицерон в марте написал тогдашнему наместнику императору Аппию Клавдию Пульхру, прося, чтобы провинциальные дела были сданы в порядке^[4]. Для подобной просьбы основания были, так как конфликт из-за Клодия еще не был забыт и у Клавдия назначение Цицерона восторга не вызвало^[5].

Опубликовав шесть книг диалога «О государстве», Марк Туллий в конце апреля покинул Рим, но перед отъездом на восток решил посетить свои восемь италийских вилл^[2]. Помпоний Аттик проводил своего друга до Тускула, а помпеянец Авл Торкват до Минтурн, где у него было свое поместье. Под Арпином Цицерон навестил усадьбу своего брата Квинта и стал свидетелем его ссоры с женой, о чем 5 или 6 мая написал брату последней Аттику из Минтурнского поместья. Заодно он просил Аттика найти способ выплатить Оппию (Юлию Цезарю) его долг в 800 000 сестерциев, перезаняв, если потребуется, у кого-нибудь нужную сумму, пока он не получит деньги от своих должников^[6]. Противники Цезаря все настойчивее добивались его смещения и в преддверии возможного гражданского конфликта Цицерон не хотел быть саязанным личными обязательствами ни с одной из сторон^[7].

Из Минтурн оратор прибыл на виллу в Формии, а потом заехал в Кумы, куда в конце весны съезжалась римская аристократия и где состоялась последняя встреча Цицерона с Гортензием^[8][9]. Из Кум Цицерон отправился на виллу в Помпеях, затем остановился в Требуле на вилле своего друга Луция Понтия^[10], затем прибыл в Беневент, оттуда в Венузию на Аппиевой дороге, и 18 мая наконец добрался до Тарента, где три дня обсуждал политические проблемы с Помпеем, в то время еще пытавшимся разрешить мирным путем свои противоречия с Цезарем^{[9][K 1]}.

Из Тарента Цицерон приехал в Брундизий, где некоторое время безуспешно дожидался своего легата Гая Помптина и 20-го имел беседу с легатом Клавдия Квинтом Фабием Вергилианом, через которого наместник сообщил, что имеющихся в провинции войск недостаточно для нужд обороны^[11]. Из пьсьма Клавдия сенату Цицерон знал, что Аппий сам сократил численность армии и это вызывало тревогу в виду угрозы парфянского вторжения^[12]. Аппий сообщал, что задержится в провинции, чтобы лично передать дела, а от клавдиева отпущенника Фаниата в том же Брундизии Туллий узнал, что наместник намерен отплыть из киликийской Сиды, где между ними могла бы состояться встреча^[12].

Сенаторы рассчитывали набрать в Риме и Италии пополнения для армий Цицерона и назначенного тогда же проконсулом Сирии Марка Кальпурния Бибула, но против этого предложения выступил консул Сульпиций Руф^{[13][K 2]}. Согласно Плутарху, Цицерон получил 12 000 тяжеловооруженных пехотинцев и 1600 всадников^[14], то есть два неполных легиона^[15]. Тогда сенат постановил, чтобы Цезарь и Помпей направили в Сирию и Киликию по легиону. Помпей потребовал у коллеги-триумвира вернуть I легион, одолженный тому в 53 г. до н. э. для участия в Галльской войне. Цезарь требование выполнил, а из состава своей армии послал на Восток XV легион, но оба эти подразделения до места назначения не добрались, поскольку Помпей удержал их при себе на случай гражданской войны, о чем Марк Целий Руф сообщал Цицерону в письме от 1 августа 51 до н. э.^[16]

Сенат также поручил Цицерону обеспечить безопасность царя Каппадокии Ариобарзана III, «верного долгу и любящего римлян»^{[17][K 3]}, отец которо­го, Ариобарзан II, пал жертвой заговора незадолго до прибытия Цицерона в провинцию.

Путешествие в Киликию

В начале июня Цицерон отбыл из Брундизия морем через Керкиру и Сиботские острова. На Керкире он встретился с начальником мастеровых (praefectus fabrum) Клавдия Луцием Клодием, давшим совет следовать через Лаодикею, где могла бы состояться встреча с Клавдием. 14 июня новый наместник высадился на мысе Акций, после чего продолжил путь по суше, так как опасался огибать Левкаду, а для прохода в Коринфский залив к Патрам ему бы пришлось пересесть на судно меньших размеров, что Цицерон считал недостойным римского проконсула ^[18][19]. 24-го он прибыл в Афины, где провел десять дней, ожидая своих отставших сотрудников Гая Помптина, Гнея Волусия и квестора Луция Месциния Руфа^[20]. В Афинах римский оратор не был со времен юности, во время изгнания он туда приехать не решился, зато в этот раз с удовольствием возобновил старые знакомства. Состоянием Академии он остался не очень доволен и в письме Аттику сообщал, что единственным стоящим философом остался Арист Аскалонский, брат Антиоха^[21]. Глава эпикурейцев Патрон ходатайствовал перед Цицероном о возвращении его школе дома Эпикура, который Ареопаг передал жившему в изгнании в Афинах Гаю Меммию^[22][19].

6 июля флотилия Цицерона (родосские беспалубные, пять митиленских двухрядных кораблей и несколько гребных посудин)^[20] вышла из гавани Пирея и через мыс Зостер, Хиос, Гиарос и Сирос достигла Делоса, где проконсул задержался, дожидаясь улучшения погоды, так как родосские беспалубники не выдерживали волнения^[23]. 22 июля он добрался до Эфеса^[24], а 27 июля прибыл в Траллы^[25], где Луций Луцилий передал ему письмо от Аппия Клавдия с новыми инструкция­ми. Покидая провинцию, Клавдий назначил исполнять обязанности своего легата или кве­стора Муция Сцеволу, но Цицерон видел того еще в Эфесе и Сцевола ничего не знал о своем назначении^[26]. Клавдий явно хотел уклониться от встречи, но предполагается, что она все же состоялась, но где и когда, неизвестно, так как Цицерон о ней умалчивает. Вероятно, на этом свидании обсуждался щекотливый вопрос о признании провинциальных распоряжений Клавдия в обмен на услуги, которые бывший наместник мог бы оказать в сенате. Цицерон опасался, что срок его полномочий могут продлить еще на год или к 51 году до. н. э. добавят дополнительный месяц, как это сделали в 52-м до. н. э., все равно не сумев подверстать календарь к астрономическому году. Отправляясь в Киликию, оратор просил всех своих друзей не допустить принятия подобных постановлений^[27].

Прибытие в провинцию

В Лаодикею Цицерон прибыл в канун секстильских нон (4 августа) и с этого дня начал отсчет годичного срока своего наместничества^[15]. В следующем письме Аттику оратор сообщает, что прибыл «в погуб­лен­ную и наве­ки совер­шен­но разоренную про­вин­цию»^[28]. Проведя по несколько дней в Лаоди­кее, Апа­мее, Син­на­де и Фило­ме­лии, «мы услы­ха­ли толь­ко одно: вне­сти ука­зан­ные подуш­ные они не могут, про­даж­ное все­ми прода­но; сто­ны горо­дов, плач, чудо­вищ­ные поступ­ки не чело­ве­ка, но како­го-то огромного дико­го зверя»^[28]. Новый наместник «осво­бо­дил мно­гие город­ские общи­ны от жесто­чай­шей дани, тяже­лей­шей пла­ты за ссу­ду^{[K 4]} и мошенниче­ских дол­гов^{[K 5][29]}. Чтобы облегчить тяготы населения Цицерон решил не взимать с городов даже фураж и дрова, разрешенные по Юлиеву закону о вымогательствах^[30]. Узнав о прибытии сменщика, Клавдий уехал в Тарс, где и вершил свой неправый суд^[31]. В виду парфянской угрозы братья Цицероны отослали свомх сыновей в Галатию к царю Дейотару^[32].

Парфянская и армянская угрозы

Римские части стояли в Ликаонии, кроме пяти когорт, которые из-за невыплаты жалования покинули лагерь и ушли к Филомелию, «не имея ни одного легата, ни одно­го воен­но­го три­бу­на и, наконец, ни одно­го центуриона»^[29]. Цицерон приказал легату Марку Аннею вернуть мятежников и собрать все силы в Ликаонии под Иконием^[29], куда сам прибыл 24 августа.

Набрав на основании сенатского постановления отряд из эвокатов, конницу и вспомогательные части у свободных племен и союзных царей^[33], Цицерон 30 августа выступил из Икония, чтобы через Каппадокию перейти в собственно Киликию, а в Тарс к Клавдию направил префекта эвокатов Децима Антония, которому прежний наместник должен был передать оставшиеся части^[34]. Еще 29-го в лагерь под Ико­ни­ем прибыли послы от Антиоха Коммагенского с сообщением о том, что царевич Пакор с большой армией подошел к Евфрату, а его шурин Артавазд Армянский готовится напасть на Каппадокию^[35]. 20 сен­тяб­ря Цицерон сообщал Аттику, что неприятель находится в Киррестике, Гай Кассий с войсками стоит в Антиохии, сам он у подножья Тавра в Кибистре (Каппадокия), а о прибытии в Сирию Бибула сведений нет^[36]. В посланиях кон­су­лам, пре­то­рам, плебейским три­бу­нам и сена­ту Цицерон сообщал, что сведения не очень надежного коммагенского царя подтверждены более надежными союзниками: Таркондимотом и Ямвлихом, поэтому он занял стратегическую позицию перед Киликийскими воротами, позволявшую препятствовать парфянскому и армянскому наступлению на Каппадокию, создавать угрозу киликийцам Амана, взявшимся за оружие против римлян, и поддерживать надежную связь с Дейотаром^[37]. Позднее в письме к Катону Цицерон сообщал, что был весьма обеспокоен не только за свою провинцию, но также за Сирию и остальную Азию.

Поэто­му я счел нуж­ным вести вой­ско через ту часть Каппадо­кии, кото­рая гра­ни­чит с Кили­ки­ей; ведь если бы я спу­стил­ся в Кили­кию, то самое Кили­кию я, прав­да, лег­ко удер­жал бы бла­го­да­ря естествен­ным особенно­стям горы Ама­на (ведь из Сирии есть два про­хо­да в Кили­кию, каж­дый из кото­рых, ввиду его тес­ноты, лег­ко запереть при помо­щи неболь­шо­го засло­на, так что со сто­ро­ны Сирии Кили­кия защи­ще­на как нель­зя луч­ше); но меня беспоко­и­ла Каппадокия, кото­рая откры­та со сто­ро­ны Сирии и име­ет соседя­ми царей, кото­рые, хотя они и дру­зья нам, не осме­ли­ва­ют­ся откры­то быть вра­га­ми пар­фя­нам. Поэто­му я расположил­ся лаге­рем в самой отда­лен­ной части Каппадокии, под горо­дом Киби­строй, невда­ле­ке от Тав­ра, чтобы и защи­тить Киликию и, удер­жи­вая Каппа­до­кию, вос­пре­пят­ст­во­вать соседям при­нять новые решения.

— Письмо CCXXXVIII, 4. Тарс, январь 50

В римский лагерь под Кибистру прибыл Ариобарзан III с братом Ариаратом и просил конницу и когорты для подавления очередного заговора, на что Цицерон, не желавший дробить свои силы, ответил молодому человеку советом начинать учиться царствовать и действовать самостоятельно^[38]. Готовивший мятеж лидер антиримской партии Архе­лай, верховный жрец хра­ма богини Ма в Комане Каппадокийской^{[K 6]}, располагал и войсками и деньгами, поэтому римляне, не желая доводить дело до открытого конфликта, намекнули ему на желательность отъезда из страны, что он тотчас и сделал^[39][40].

Тем временем крупные силы пар­фян и ара­бов под­ошли к Антио­хии, а «их многочис­лен­ная кон­ни­ца, пере­шед­шая в Кили­кию»^[41], была разбита кон­ными частями Цицерона и преторской когор­той, оборонявшей Эпифанею. Опасаясь, что враг, которому закрыли путь в Каппадокию, двинется в Киликию, наместник форсированными маршами повел свое войско к Аману^[41]. Там он узнал, что парфяне были разбиты Кассием у Антиохии и очистили Сирию^[42], а Бибул наконец прибыл в свою провинцию^[41]. Поскольку непосредственная угроза миновала, Цицерон предложил Дейотару, спешившему на помощь «с мно­го­чис­лен­ной и силь­ной конницей и пехотой и со все­ми сво­и­ми сила­ми», возврашаться в свое царство и быть наготове в случае надобности^[41].

Аманская операция

Прибыв в Тарс за два дня до октябрь­ских нон^[43], Цицерон в самые ноны высту­пил в район Ама­на и встал лагерем у Мопсуэстии^[44], откуда направил своему предшественнику послание с плохо завуалированными упрёками в дурном управлении провинцией^[45]. Решив покончить с разбойничьим гнездом в Аманских горах, постоянно причинявшим беспокойство Сирии и Киликии и всегда готовым поддержать парфян, наместник изобразил видимость отступления и, расположившись лагерем у Эпифанеи, в одном переходе от Амана, вечером 12 октября с лёгкой пехотой предпринял обратный марш, и на рассвете поднялся на Аманские высоты. Разделив когорты и вспо­мо­га­тель­ные войска на несколько отрядов (Марка и Квинта Цицеронов, Гая Помп­тина, Марка Аннея, Луция Тул­лия) и отрезав противнику пути к отступлению, римляне сокрушили большую часть горцев внезапным ударом, частью их перебив, частью взяв в плен^[46].

Столицу Амана Эра­ну, «кото­рая похо­ди­ла не на селе­ние, а на город», Сепи­ру и Коммориду, оказавшие оже­сточён­ное сопротивление, главные силы взяли после десятичасового штурма (бой продолжался с рассвета до пяти часов пополудни), «убив вели­кое мно­же­ство вра­гов», пока Помп­тин зани­мал соседние районы Ама­на. Затем было взято и сожжено мно­го небольших кре­по­стей. Став лагерем у под­но­жия Ама­на, у так называемых Алта­рей Алек­сандра, части Цицерона четы­ре дня громили остатки укреплённых горных селений и опустошали поля на той части возвышенности, которая относилась к его провинции^[47].

За взятие сильно укреплённого вражеского лагеря Цицерон, расположившийся в том же месте, где, по его словам, стоял Александр Македонский перед битвой при Иссе, был провозглашён войсками «Императором»^[48]. В послании Аттику в конце декабря Цицерон, сильно преувеличивая свои достижения, пишет, что его Аманский поход придал мужества блокированному в Антиохии Кассию и устрашил парфян, благодаря чему Кассий, преследовавший противника при отступлении, нанёс парфянам чувствительное поражение у Антигонии, имя же киликийского наместника «про­из­но­си­ли в Сирии с бла­го­дар­но­стью»^[49].

Незадачливый коллега Цезаря по консульству, недалёкий и упрямый Марк Бибул, прибывший в Сирию только в ноябре, вознамерился получить свою долю славы и атаковал Аманские горы со стороны своей провинции, пытаясь, по выражению Марка Туллия, «искать лав­ро­вую ветвь в сва­деб­ном пироге»^[50], и в результате поте­рял всю первую когор­ту, центу­ри­о­на-примипила Ази­ния Ден­то­на и остальных цен­ту­ри­о­нов этой когор­ты, а также военного три­бу­на Секс­та Луци­лия, сына Тита Гавия Цепи­о­на, бога­то­го и извест­но­го челове­ка, потер­пев «поис­ти­не бес­слав­ное пора­же­ние как по суще­ству, так и по несвоевре­мен­но­сти»^[51].

22 октября армия Цицерона осадила расположенный на одной из вершин Амана Пинденисс, «этот силь­ней­шим обра­зом укреп­лён­ный город элев­те­ро­ки­ли­кий­цев участво­вал в войне с неза­па­мят­ных времён»^[52], населяли же его «дикие и храб­рые люди, вполне под­готов­лен­ные к обороне»^[52].

Так как он был расположен очень высо­ко и в чрез­вы­чай­но укреп­лён­ном месте и был насе­лён теми, кто нико­гда не пови­но­вал­ся даже царям, и так как они при­ни­ма­ли бег­лых и с вели­ким нетерпе­ни­ем ожи­да­ли при­хо­да пар­фян, то я счёл, что для авто­ри­те­та моей вла­сти важ­но пода­вить их дер­зость, чтобы тем лег­че сломить про­чих, враж­деб­но отно­сив­ших­ся к нашей вла­сти. Я окру­жил его валом и рвом, отре­зал шестью укреп­ле­ни­я­ми и огром­ным лаге­рем, оса­дил при помо­щи насы­пи, наве­сов и башен; при­ме­нив мно­же­ство мета­тель­ных орудий, с помо­щью мно­го­чис­лен­ных стрел­ков, я с боль­шим трудом для себя, без тягот и рас­хо­дов для союз­ни­ков, закон­чил дело на пять­де­сят седь­мой день: после того, как все части горо­да были раз­ру­ше­ны или подо­жже­ны, жите­ли ока­за­лись вынуж­де­ны отдать­ся под мою власть.

— Письмо CCXXXVIII, 10. Тарс, январь 50

Благодаря легату Квинту Туллию, прошедшему школу Цезаря под Алезией, осада велась по всем правилам современного военного искусства и город пал 17 декабря, в первый день сатурналий. Всю добы­чу, кро­ме лоша­дей, Цицерон отдал воинам. Пленные были про­да­ны на тре­тий день праздника и на момент написания письма Аттику выруч­ка за живой товар на тор­гах дошла до 12 000 000 сестер­ци­ев^[52].

От соседей пиндениссцев тебар­цев, таких же «пре­ступ­ных и дерз­ких», Цицерон получил заложников ^[53]; вой­ско проконсул поручил брату Квинту раз­ме­стить на зим­них квар­ти­рах в недавно взятых и недостаточно усмирённых районах, а сам вернулся в Лаодикею^[54].

Администрация Цицерона

Во вторую половину своего наместничества Цицерон занимался административными и финансовыми вопросами провинции, а также судопроизводством. На Кипр ненадолго был послан префектом Квинт Волузий, зять Тиберия Нерона, друга Аттика, «чтобы немно­го­чис­лен­ные римские граж­дане, кото­рые ведут там дела, не гово­ри­ли, что они лише­ны судопроизводства; ведь вызы­вать их с острова Кип­ра нельзя»^[55].

Сам наместник в январ­ские ноны выехал из Тар­са в азиатские диоцезы, которые избавил от незаконных поборов и постоя воинских частей (ранее города платили большие суммы, чтобы у них не устраивали зимние квартиры, так Кипр выплачивал две­сти атти­че­ских талан­тов), вдобавок запретив воздавать себе почести за такие «ошеломляющие благодеяния»^[56]. В Азии в это время был голод, но, по словам Цицерона, ему одним своим авторитетом и увещеванием удалось добиться от придерживавших хлеб греков и римских граждан обещания пустить его в продажу^[57].

С февраля по май Цицерон отправлял судопроизводство в различных районах провинции^[58]. В азиатских диоцезах он расследовал факты лихоимства и воровства со стороны местных греческих чиновников, допросил магистратов, занимавших должности в предыдущее десятилетие, и заставил вернуть незаконно присвоенные средства городам, чтобы те могли рассчитаться с откупщиками^[59].

Плутарх следующим образом описывает действия Цицерона в провинции:

Даров он не при­нял даже от царей и осво­бо­дил жите­лей про­вин­ции от пиров в честь намест­ни­ка, напро­тив, самые обра­зо­ван­ные сре­ди них полу­чи­ли при­гла­ше­ние к его сто­лу, и он что ни день пот­че­вал гостей — без рос­ко­ши, но вполне достой­но. В его доме не было при­врат­ни­ка, и ни один чело­век не видел Цице­ро­на лежа­щим празд­но: с пер­вы­ми луча­ми солн­ца он уже сто­ял или рас­ха­жи­вал у две­рей сво­ей спаль­ни, при­вет­ст­вуя посе­ти­те­лей. Рас­ска­зы­ва­ют, что он нико­го не высек роз­га­ми, ни с кого не сорвал пла­тья, в гне­ве нико­гда не бра­нил­ся, не накла­ды­вал уни­зи­тель­ных и позор­ных нака­за­ний. Обна­ру­жив круп­ные хище­ния, он вер­нул горо­дам их иму­ще­ство, одна­ко и рас­хи­ти­те­лей ничем, кро­ме штра­фов и воз­ме­ще­ния убыт­ков, не пока­рал и граж­дан­ских прав не лишил.

— Плутарх. Цицерон. 36

В вопросе о долгах общин ростовщикам одной доброй воли наместника, даже издавшего эдикт о снижении процентов до разумного уровня, было недостаточно, что проявилось в разбирательстве дела Марка Скап­ция и Пуб­лия Мати­ния, ссужавших деньги Саламину на Кипре и требовавших с жителей непомерную сумму в двести талантов. Об этих безумно алчных дельцах, за спиной которых стоял политический союзник Цицерона Марк Брут, проконсул подробно пишет Аттику^[60][61][62]. Марк Целий Руф просил Цицерона о содействии авантюристу Публию Ситтию, ссужавшему деньги киликийским общинам и даже прислал расписку, по которой следовало получить долг^[63]. Занимавший должность курульного эдила Целий неоднократно просил друга прислать ему пантер для устройства зрелищ, возложив их поимку на жителей Кибиры и Памфилии в качестве повинности, но Цицерон не захотел марать свое доброе имя расходованием общественных средств на частные нужды друзей^[64].

В конце февраля стало очевидным возобновление войны с парфянами, войска которых ожидали прибытия самого царя Орода II. Два киликийских легиона из-за убыли личного состава пришлось свести в один, но Дейотар пообещал прислать 12 000 пехоты, вооруженной на римский манер, и 2000 всадников. Приморские города предоставили корабли, но для ведения войны требовались средства и наместник увеличил поборы и прибег к конфискациям. Весной в Сирии развернулись активные боевые действия и Цицерон стянул свои части к границе этой провинции, но затем парфяне внезапно отступили^[65] и 7 мая наместник вернулся из Азии в Киликию^[66].

Поскольку в Риме так и не смогли найти Цицерону преемника, наместник потратил много времени на поиск исполняющего обязанности. Гай Помптин, которого он для этого наметил, в феврале вернулся в метрополию по личным обстоятельствам, Квинт Туллий, наиболее подходивший для этой должности как профессиональный военный, категорически не желал оставаться в Киликии, и в результате Цицерон передал дела квестору Гаю Целию Кальду, прибывшему в провинцию в мае 50 года до н. э., хотя нисколько не обманывался относительно невысоких деловых и моральных качеств этого человека^[67].

Возвращение в Италию

5 августа Цицерон покинул Киликию, отправившись на корабле из Исса в Сиду в Памфилии, где провёл несколько дней, после чего отправился на Родос^[68][69]. Сентябрь из-за противных ветров он провёл в Эфесе, откуда отплыл 1 октября и 14-го прибыл в Афины^[70].

В начале ноября Цицерон приехал из Афин в Патры, 4 ноября был в Ализии на Акарнанском побережье, 6-го — на Левкаде, на следующий день — на мысе Акций, 9-го высадился на Керкире, где оставался до 16 ноября, после чего отправился в Кассиопей на эпирском побережье, 22-го — в Гидрунт и 24-го прибыл в Брундизий^[71].

В самом конце ноября проконсул выехал из Брундизия, 6 декабря прибыл в Эклан на Аппиевой дороге, близ Беневента, после чего остановился в Требуле на вилле Луция Понтия, где провёл весь день 9 декабря и на следующий день прибыл на свою виллу в Помпеях. Там у него состоялся разговор с Гнеем Помпеем, уехавшим в Кампанию под предлогом нездоровья. Полководец уже не скрывал, что все попытки достичь компромисса с Цезарем провалились и гражданская война неизбежна^[72]. Из Помпей оратор переехал на виллу в Формиях. По дороге в Рим к нему присоединился Помпей, ехавший на свою Альбанскую виллу, и 25 декабря между ними состоялся ещё один обстоятельный разговор, из которого стало понятно, что сенатским войскам не удастся удержать столицу^[73].

4 января 49 года до н. э. Цицерон прибыл в окрестности Рима, но, так как он после провозглашения «Императором» добивался предоставления триумфа^{[K 7]}, то городскую черту не пересёк и толпа гpaждан сама вышла его приветствовать. Ожидание триумфа позволило ему не участвовать в сенатском заседании 7 января, где были приняты постановления против Юлия Цезаря, приведшие к началу гражданской войны. Сенат провозгласил чрезвычайное положение. Все магистраты, обладавшие империем, должны были выступить на защиту отечества, Италия была разделена на военные округа и Цицерон получил под своё командование Капуанский, в котором и встретил начало военных действий^[74].

Доход Цицерона за время наместничества составил 2 200 000 сестерциев; эти деньги были им переданы в Эфесе откупщикам, от которых поступили к Помпею и были израсходованы на военные нужды. Кальду он оставил денег на год и вернул в казначейство 1 000 000 сестерциев, чем были очень недовольны его сотрудники, рассчитывавшие, что проконсул раздаст деньги им^[75].

Комментарии

1. «В лице Пом­пея я оста­вил выдаю­ще­го­ся граж­да­ни­на, пол­но­го готов­но­сти пред­от­вра­тить то, чего стра­шат­ся» (Цицерон. Письмо CLXXXIX. Тарент, 21 мая 51)
2. В Италии недавно прошел массовый набор в армии Помпея и Цезаря, истощивший ее людские ресурсы (Грималь, с. 326)
3. Он был должником Помпея и Катона
4. Ссу­дный процент не мог­ пре­вы­шать одной сотой в месяц, то есть 12 % годо­вых, но в про­вин­ци­ях ростов­щи­ки дово­ди­ли ее до четы­рех сотых в месяц (48 % годо­вых), а неупла­чен­ные про­цен­ты при­со­еди­ня­лись к капи­та­лу (ана­то­цизм — «при­ра­ще­ние»)
5. Долги, возникавшие из-за неправильного расчета процентов
6. Сменил на этом посту другого Архелая, отправившегося в Египет, чтобы жениться на Беренике, и погибшего в 55 до н. э. под Александрией (Грималь, с. 327)
7. Впервые он сообщил о своем намерении добиваться триумфа в январском письме к Катону, у которого просил содействия (Письмо CCXXXVIII, 13. Тарс, январь 50); Помпей обещал ему свою помощь (Письмо CCXCIV, 2. Пом­пей­ская усадь­ба, 10 или 11 декаб­ря 50), но Цицерон опасался, что Цезарь через своих трибунов может помешать принятию сенатского постановления (Письмо CCXCVII, 4. Фор­мий­ская усадь­ба, меж­ду 18 и 21 декаб­ря 50)