Коронация византийского императора

Церемония коронации византийского императора — совокупность мероприятий, сопровождавших вступление в должность византийского императора. За всю историю Византии правовые нормы, регулирующие коронацию, так и не сложились. Формы, в которых это действо проистекало, существенно отличались в разные исторические периоды. Характер мероприятий, связанных со вступлением императоров в должность, существенно менялся за тысячелетнюю историю Византии.

Корона Константина IX Мономаха, XI век

Информация о коронациях императоров V—VI веков известна из не сохранившегося труда Петра Патрикия, фрагменты которого включил в свой трактат «О церемониях» императора Константина Порфирородного (913—959). Благодаря им известно, что в первые века существования Византийской империи церемония коронации носила, согласно римским традициям, светский характер. Место коронации долгое время не было фиксированным. Войска короновали в провинции, возложение регалий на соправителей происходило в разных местах в зависимости от ситуации, например, у ворот столицы, во Влахернском дворце, на Ипподрома или в Большом императорском дворце. Со временем сложилась традиция проводить коронацию в церкви. Сначала это была церковь Святого Стефана, построенная в 428 году, а с VII века главной коронационной церковью стал храм Святой Софии. Выбор места не влиял на легитимность обряда.

Византийский обряд венчания на царство восходит к римской традиции, причём впервые патриарх возложил диадему на императора Льва I в 457 году. Позднее диадему сменила стемма — золотой обруч с крестом на пересечении дуг. Коронация представляла собой сложный ритуально-церемониальный комплекс, отражавший идею божественного происхождения императорской власти. Ритуал поднятия на щите имел в ранний период военные коннотации, а к палеологовской эпохе приобрёл символический характер, отражая идею величия империи. Именно в Византии возник обычай, согласно которому епископ, а именно патриарх Константинопольский, совершал обряд коронации. Его включение в церемонию провозглашения императоров в V веке обусловлено сложным контекстом религиозных споров того периода. Наряду с непосредственным участием патриарха в коронации был введён обычай принесения императором клятвы верности православию при патриархе как свидетеле, что расширило сферу влияния церковной иерархии. Не известно точно, когда в церемонию было включено помазание на царство, которое со второй половины IX века считалось на Западе необходимым условием легитимного императора. Пройдя через него, василевс становился подражанием Богу, подобно Христу, имя которого означает «помазанник». В поздний период византийской истории произошла теократизация самой идеи царской власти, что проявилось в появлении дополнительных черт в обряде коронования.

Источники императорской власти в Византии

Христос коронует Романа II (959—963) и его жену Евдоксию^[1]

В отсутствие чётких правовых норм, связанных с передачей вышей власти, существовали три основных сценария определения лица, которое должно было занять вакантную императорскую должность. Формально, основным считался сценарий, восходящий к более ранней традиции избрания императора Сенатом и народом. Также происходила передача власти по праву рождения, то есть на основе династического принципа, а также на основании усыновления. Последний способ существовал в Римской империи начиная с императоров Нервы и Траяна. Способ назначения наследника без усыновления, восходящий к системе Тетрархии, также имел распространение в Византии^[2]. Наряду с монархической сохранялась, как минимум формально, идея аристократической формы правления. Такая двойственность приводила к ряду сложностей во взаимоотношениях гражданской и военной властей. Попыткой предупредить возникновение конфликтов был принцип, согласно которому никакой полководец не мог пересечь священные границы Рима вместе со своей армией, кроме как для участия в своём триумфе^[3]. Соответственно, возложение высшей власти и награждение за заслуги осуществлялось согласно волеизъявлению римского народа и сената. Практически, однако, император мог быть избран за пределами Рима армией, без участия гражданских властей. После этого необходимо было достичь консенсуса между всеми силами римского общества. Ознаменованием его достижения служила церемония торжественного вступления императора в город. Константин Великий (306—337) вернулся к династическому принципу, который в дальнейшем стал основным. С христианизацией империи сложилась политическая теология, подчёркивающая тесную связь императора с Богом и, соответственно, передачу власти как богоизбранности^[4][5].

В 669 году византийские солдаты, требуя провозгласить двух братьев императора Константина IV соправителями под лозунгом «Мы веруем в Троицу. Мы коронуем трёх императоров!», руководствовались религиозной аналогией, желая видеть троевластие как прямое отражение Троицы. Господствующее убеждение заключалось в том, что Бог особым образом покровительствует ромейской державе, определяет избранника на престол и даровал ему власть, независимо от способа её получения — будь то избрание, назначение правящим монархом или насильственный захват власти. Основой императорской власти исторически являлся верховный военный командный титул «император». Право предлагать этот титул принадлежало сенату и армии, действовавшим как равноправные органы, причём решения одного из них считалось достаточным. Процедура выборов была лишённой строгой формы: сенат не обязан был проводить формальное голосование на специальном заседании, а войска могли изъявлять волю по отдельным подразделениям, не собираясь все вместе. В случае возникновения нескольких претендентов конфликт разрешался не правовым путём, а силой или политическим соглашением о соправительстве. Эта система свободного замещения трона, при которой каждый император основывал своё право на особом волеизъявлении подданных, сохранялась на протяжении всей византийской истории, предотвращая превращение государства в наследственный фидеикомисс^[6].

Согласно классической работе Ханса Георга Бека «Сенат и народ Константинополя» («Senat und Volk von Konstantinopel», 1966), до середины V века империя была «солдатской», и решающую роль в провозглашении императора играла армия. В связи с этим будущему императору требовалось в результате «ритуализированных символических взаимодействий» сформировать тесную связь с войсками, обеспечив тем самым их верность^[7]. Затем первенство перешло к сенату^[8].

Четвёртым источником легитимности императорской власти стала церковь^[9]. Введение в V веке фигуры патриарха как исполнителя коронации сокращало символическое пространство идеи божественного происхождения власти императора, добавляя посредника между ним и Христом. Византийская империя первой ввела практику коронации императора епископом, что впоследствии было заимствовано западными монархиями. Чин коронации не был фиксированным и варьировался в зависимости от политической конъюнктуры, способа прихода к власти и личности самого государя. Согласно ряду свидетельств, первым императором, коронованным патриархом в 450 году, был Маркиан, который таким образом стремился легитимировать свою власть, поскольку его провозглашение произошло без согласия западного императора Валентиниана III и нарушало старый конституционный принцип^[10]. Другие авторы полагают, что первым стал Лев I Макелла (457—474) в 457 году. В дальнейшем обычай участия патриарха в коронации прочно закрепился, и за тысячелетнюю историю империи известно лишь три исключения: светская коронация Константина XI (1449—1453), которая де-факто не состоялась; самокоронация узурпатора Никифора Вриенния, чей мятеж потерпел неудачу; и самокоронация Иоанна Кантакузина (1347—1354), который впоследствии, для легитимации своей власти, короновался традиционным способом — сначала от патриарха Иерусалимского, а затем, после занятия Константинополя, от смещённого им и вновь назначенного константинопольского патриарха Исидора. Эти исключения лишь подтверждают критическую важность участия патриарха в инвеституре^[11][12].

Формирование ритуала

Избрание императора в Римской империи

Один из пионеров в исследовании византийского коронационного церемониала британский историк Фрэнк Эдвард Брайтман^[англ.] выделил пять периодов в истории его становления: период Принципата до Диоклетиана; новая имперская система IV—V веков, отмеченная появлением новых церемониальных атрибутов и инсигний; конец V — конец VI века, когда добавилась религиозная санкция и начал формироваться церковный обряд; VII—XII века, характеризующиеся проведением инвеституры в церкви и сложением определённого ритуала; и XII век до конца империи, когда элементом обряда стало помазание государя, уравненное с возложением короны. В период Принципата процедура избрания императора включала несколько ключевых элементов, известных по примерам из II—III веков. После убийства Коммода в 192 году Пертинакс был провозглашён августом преторианцами и народом, окружившим лагерь, после чего сенат подтвердил его избрание аккламациями, и он, взойдя на трон, совершил жертвоприношения в храме Юпитера. Избрание императора Тацита (275—276) после смерти Аврелиана произошло в Сенате, где консул объявил о необходимости выбора принцепса. Сенат единогласно акламировал Тацита августом, после чего церемония переместилась на Марсово поле, где префект города представил нового принцепса народу и армии, которые также принесли присягу. В ходе восстания против Максимина Гордиана насильно облачили в пурпур и провозгласили августом, что позднее было подтверждено Сенатом и народом Рима. Таким образом, элементами избрания были формальное решение сената, аккламация солдатами и согласие народа, выражаемое на комициях, причём инициатива могла исходить от любой из этих трёх групп^[13].

Провозглашение Клавдия императором, картина Шарля Лебейля, 1886 год

Участие армии во вступлении императоров на престол стало заметным уже в эпоху Юлиев-Клавдиев^[7]. В рамках существовавшей тогда системы формальная передача власти была невозможна, и будущий император стремился сделать свою кандидатуру безальтернативной. С этой точки зрения провозглашение императора армией в форме аккламации давало дополнительное преимущество. Начиная с правления Октавиана Августа и до 235 года каждый император, продержавшийся у власти более года получил как минимум одну аккламацию. Первоначально такой чести удостаивался полководец на поле боя после крупной победы. С течением времени связь аккламаций с военными достижениями уменьшалась, трансформируясь в почести, предоставляемые по политическим причинам. Для того, чтобы обезопасить своё положение, правящий император стремился получить больше аккламаций, чем любой из потенциальных наследников. Политическое значение церемонии подчёркивалось тем фактом, что начиная с Калигулы аккламация стала частью церемонии восшествия на престол. Тогда же в обычай вошло обращение к Преторианской гвардии и, после получения одобрения от неё, провозглашение себя императором. С правления Веспасиана аккламации учитывались в титуле: imperator II после второй и так далее^[14]. До 235 года передача власти происходила, как правило в Риме, поэтому большинство императоров довольствовались при восшествии на престол аккламацией римского гарнизона. В ранний период инаугурационная аккламация, видимо, не имела строго церемониала, и происходила вместе с прочими элементами торжеств — adlocutio, обещание донатива и произношение sacramentum^[15]. С наступлением «кризиса III века» возросла важность аккламаций, поскольку теперь они чаще происходили за пределами Рима с участием крупных воинских формирований и в большей степени должны были отражать согласие армии (consensus militum). Вместе с тем единый церемониал так и не сложился, и формализация процедуры восшествия на престол началась только в период Тетрархии^[16].

Отличительным знаком императора была пурпурная мантия (палудаментум), право носить которую принцепс присвоил себе как верховный военачальник, равно как и исключительное право на титул императора, лавровый венок и триумф. Инвеститура в пурпур стала символом вступления на престол. К другим инсигниям относились туника и тога с пурпурной каймой, а на праздниках — расшитые золотом пурпурные туника и тога, а также красные сенаторские туфли, со временем приобретшие особую форму. Императора сопровождали двенадцать ликторов с лавровыми фасциями, факелоносцы и телохранители. Его троном была курульное кресло. Обязательным элементом вступления в должность стало обещание денежной раздачи (largitio) солдатам, а иногда и народу, традицию чего заложил Клавдий^[17].

Коронация в эпоху Домината

С правления Диоклетиана, положившего конец периоду смут, начинается движение к фиксации церемониала вступления на престол. Первое подробное описание императорской аккламации в новых условиях приводит христианский писатель Лактанций («О смертях гонителей», XIX), рассказывая о том, как в 305 году Диоклетиан и Максимиан формально ушли на покой, а Максимин Дайя и Флавий Север были провозглашены цезарями^[18]. Существенно, что церемония описана прежде всего как число военная — «было созвано собрание воинов», на котором присутствовали «воины, находившиеся при дворце, а также старшие из воинов, избранные и отозванные из легионов». Участие специально созванных представителей легионов подчёркивает важность презентации армии принятого Диоклетианом решения. Новым элементом стало возложение императором на преемника снятой с себя «порфиры». Тут, вероятно, имеется в виду воинский плащ-палудаментум, передача которого символизировала существовавшую в идеологии Тетрархии связь членства в коллегии правителей с военной доблестью. Своим жестом, совершаемым перед войсками, Диоклетиан подчёркивал сохранение consensus militum для изменившегося состава коллегии^[18].

Дальнейшее развитие церемония аккламации получила в правление династии Константина. Из многочисленных описаний провозглашения Константина Великого августом в 306 году самое подробное принадлежит перу церковного историка Евсевия Кесарийского. Согласно Евсевию, умирающий Констанций Хлор перед смертью назвал своим преемником Константина. Затем, одетый в плащ (χλαμύς) покойного отца и окружённый его соратниками, Константин сопроводил тело Констанция к месту погребения. После этого Константин был провозглашён императором всеми присутствующими. Рассказы Лактанция и Зосима отличаются в ключевых подробностях. У Лактанция церемонию назначения производит перед армией сам Констанций, и он же надевает на Константина свой плащ. Зосим также подчёркивает роль армии, но у него события происходят после смерти Констанция. Во всех версиях подчёркивается роль плаща. В отличие от более раннего случай Дайи, передача совершается, скорее всего, в приватной обстановке, и только после этого происходит аккламация войск. Нет указаний на то, что армия требовала какого-то определённого церемониала по отношению к себе. Скорее, процедура была призвана обозначить легитимность династических претензий Константина и его готовность принять на себя обязанности своего отца^[19]. О том, как произошла передача власти также сообщает Евсевий Кесарийский:

Избрав из военных сановников (στρατωτικοων ταγματον) людей, издавна известных верностью и преданностью василевсу, таксиархи послали их возвестить кесарям о событии, и они исполнили поручение. Между тем, находящиеся в военных лагерях (στρατοπεδα) войска, узнав о смерти василевса, как бы по вдохновению свыше, будто жив был еще великий василевс, единогласно решили никого не признавать римскими автократорами кроме детей его, и вскоре положили всех их называть отныне не кесарями, а августами, – именем, которое принимается за величайший и самый высший символ верховной власти. Войска делали это, сносясь в своих мнениях и отзывах письменно, и единодушное согласие всех их в одно мгновение времени распространилось повсюду.Евсевий Кесарийский, Жизнь Константина, 68

Константин Великий, стремясь подчеркнуть самодержавный характер своей власти, ввёл диадему — символ, заимствованный из персидской традиции, который означал радикальный отход от римских республиканских принципов в сторону восточной монархии. В отличие от пурпурной мантии, обозначавшей военное командование и надевавшейся без формального обряда, диадема символизировала именно верховную государственную власть. Восточная традиция знала различные способы получения диадемы: самовозложение узурпаторами, возложение народом или назначение соправителя правящим монархом через возложение венца. В иранских монархиях, например, у парфян или Сасанидов, сложились формальные церемонии коронации, поручаемые особым сановникам или верховному жрецу. Однако Константин, столкнувшись с нежеланием сената и армии поступиться своими правами, не смог ввести подобный институт. Он сам возложил на себя диадему, будучи уже императором, следуя азиатскому обычаю, согласно которому претендент на трон самостоятельно водружал на себя царский венец. Поскольку Константин не назначал соправителей, вопрос о церемонии их коронации также не возник. Таким образом, создание единого формального обряда возведения на престол стало задачей уже византийской эпохи^[20]. Зосим, однако, утверждает, что помимо трёх сыновей Константина августами были названы его племянник Далмаций Старший и Ганнибалиан Младший, сын Далмация. Все пятеро были облачены в пурпур и золото и, по-видимому, состоялась их аккламация армией. Не ясно, до какой степени можно доверять рассказу Зосима, учитывая, что Далмаций и Ганнибалиан были вскоре убиты по приказу сыновей Константина^[21].

Солдатские императоры IV века

Поднятие на щите коронуемого императора. Миниатюра из Мадридской рукописи хроники Иоанна Скилицы

О четырёх случаях восшествия на престол, в которых значительную роль сыграла армия, сообщает историк IV века Аммиан Марцеллин. Юлиан был провозглашён в Галлии цезарем своим двоюродным братом Констанцием II (337—361) в ноябре 355 года. Стоя на трибунале, Констанций представил Юлиана армии как своего соправителя и возложил на него пурпурные одежды. Армия, признавая это назначение волей богов, выразила своё одобрение стуком щитов. Затем нового цезаря вместе с императором препроводили во дворец. В последующие годы Юлиан добился заметных военных и внутриполитических успехов, что привело к охлаждению его отношений с Констанцием. В 360 году император потребовал от цезаря передать значительную часть армии для войны на Востоке. Возникшее в результате недовольство привело к тому, что собравшаяся в Париже армия объявила Юлиана августом. После некоторых колебаний Юлиан согласился принять новый титул, после чего был поднят на щит и увенчан солдатским ожерельем (лат. torques) как диадемой; каждому солдату был обещан донатив. Вскоре Юлиан появился перед солдатами в полном императорском облачении и произнёс формальную речь (adlocutio^[англ.])^[22]. В июне 363 года Юлиан внезапно скончался во время похода в Персию. Поскольку он не позаботился о назначении наследника, а в династии Константина не было подходящих кандидатов, решение вопроса о престолонаследии потребовало немедленного вмешательства военачальников. Как сообщает Аммиан, возникло две фракции, каждая из которых выставила своего кандидата: бывшие сторонники Констанция II и соратники Юлиана из Галлии. Поскольку значение имело и вероисповедание кандидатов, согласия достичь не удалось. После отказа префекта претория Сатурния, наиболее решительные солдаты выдвинули кандидатуру командира primicerius domesticorum Иовиана, сына полководца Варрониана. Немедленно после этого он был одет в императорское одеяние и провозглашён «Иовианом августом» (Jovianus Augustus)^[23]. В описании не скрывавшего свои языческие симпатии Аммиана избрание христианина Иовиана выглядит спорным и случайным событием, не отражающим мнение большинства. В прочих источниках, существенно менее подробных, избрание Иовиана представляется как результат всеобщего согласия^[24].

17 февраля 364 года, возвращаясь из Персии в Константинополь, Иовиан внезапно умер, так же не назначив наследника. Два дня спустя военные и гражданские лидеры собрались в Никее. Несколько кандидатов после обсуждения были отвергнуты как неподходящие или находящиеся слишком далеко от столицы. В конце концов, после повторного отказа Сатурния занять престол был избран Валентиниан I (364—375), сын видного военачальника Грациана Старшего. В отличие от Иовиана, Валентиниан был известен собственными заслугами. В результате его избрание было единодушным, и Аммиан пишет о нём в существенно более положительном тоне. 25 февраля, прибыв в Никею из Анкиры, Валентиниан принял власть над империей после формальной аккламации. Валентиниана, одетого в пурпур и с диадемой на голове приветствовала собравшаяся на площади армия. Когда он поднял руку, готовясь произнести речь, в толпе началось роптание и стали звучать требования тут же назначить соправителя, дабы не повторять тех же проблем, что возникли после смерти Юлиана и Иовиана. В своей речи (adlocutio) Валентиниан призвал армию к терпению и пообещал, что он рассмотрит подходящие кандидатуры и вскоре примет решение. 28 марта новый император своим соправителем назначил своего брата Валента (364—378). По словам Аммиана он, «при всеобщем одобрении, — по крайней мере никто не смел возразить, — провозгласил его Августом. Облачив его в императорские одежды и повязав диадему на его голове, он привез его во дворец в одной колеснице с собой как законного соправителя»^[25]. Как подчёркивает автор, несмотря на равенство в титулах, Валент занял подчинённое положение, и их назначения имеют разную символическую наполненность. Валентиниан был избран советом военных и гражданских чиновников, его избрание было божественным образом санкционировано. Вначале он был представлен (pronuntiatio) собравшимся на плацу (campus) солдатам — словом comitia Аммиан подчёркивает, что в данном случае армия выступает в качестве римского народа. В какой-то момент, во время аккламации или после adlocutio, солдаты принесли клятву новому императору. Процедура назначения соправителя существенно проще, и напоминает более ранний случай Констанция II и Юлиана, и более поздний Валентиниана и Грациана (375—383)^[26]. Как и Валента, Валентиниан лично облачил Грациана в пурпур и диадему^[27].

В июле 364 года братья согласовали разделение империи: Валентиниан взял себе Запад, тогда как необразованному, не владеющему греческим языком, простому балканскому солдату Валенту достался Восток. Уже в следующем году легитимность новой системы была подвергнута сомнению, когда претендовавший на родство с предыдущей династией Прокопий объявил себя императором в Константинополе. Несмотря на поддержку вдовы и дочери Констанция II, узурпатору не удалось заручиться поддержкой значительной части армии^[28]. В начале 366 года Валентиниан сделал первый шаг в направлении подготовки передачи власти следующему поколению, назначив консулом своего шестилетнего сына Грациана. В августе 368 года, серьёзно заболев, он сделал мальчика августом — поэт Децим Магн Авсоний сравнивал новую конфигурацию с Троицей и выражал надежду, что Грациан унаследует всю империю от отца и дяди^[29].

Коронация в средний период

Сведения «Книги церемоний»

Возможно, облачение Льва I на коронации было сходно с тем, в котором изображена статуя в Барлетте^[30]

«Книга церемоний» Константина VII Багрянородного (913—959) является важнейшим источником для изучения византийского придворного обряда и государственного устройства. Многие исследователи отмечают, что использование её материалов требует точного установления времени происхождения каждого фрагмента. Установлено, что книга компилятивна: её теоретические описания, например, коронационных чинов в главах 38-42 первой книги, созданы путём переработки конкретных исторических протоколов. Константин VII исключал хронологические указания и имена, преобразовывая повествование из прошедшего времени в настоящее^[31]. Наиболее ранние подробные описания коронаций, основанный на записях церемониймейстера Юстиниана I, Петра Патрикия относятся к периоду с середины V до середины VI века. Его описания считаются достаточно надёжными^[32]. Глава 38 первой книги делится на две части, описывающие разные церемонии и восходящие к разным временным периодам. Часть 38а, в свою очередь, содержит параграф, детально описывающий коронацию императора единолично патриархом в храме Святой Софии. Ключом к датировке служит именно отсутствие упоминания старшего соправителя, что указывает на коронацию самодержавного императора, а не соправителя. Это исключает период правления самого Константина VII и его ближайших предшественников, когда практиковалось исключительно коронование соправителей. По мнению Г. А. Острогорского, описанный чин соответствует церемонии возведения на престол императора, не бывшего ранее соправителем, что характерно для узурпаторов или основателей династий, таких как Никифор I (802—811), Михаил I Рангаве (811—813) или Лев V Армянин (813—820)^[33].

В терминологии трактата, коронуемое лицо уже является императором^[34]. Несмотря на существенную роль патриарха, коронация отнесена к гражданским церемониям и помещена в раздел, посвящённый продвижению сановников, а не религиозным обрядам. Различается «старый обряд» V века, начинавшийся в Евдоме, и «новый обряд», с конца V века сконцентрированный вокруг Ипподрома и собора Святой Софии^[32]. По мнению Г. А. Острогорского, оставленной Петром Патрикием описание ранних церемониях важно для понимания развития представлений об источниках и характере императорской власти^[35]. Сабина Маккормак^[англ.] полагает неслучайным, что первой описанной коронацией стали торжества в честь императора Льва I, не имевшего ни родственных, ни брачных связей с предшествующей династией. По мнению историка, именно тогда оформилась византийская политическая концепция передачи власти, начавшая складываться в III—IV веках^[36]. Сведения Петра Патрикия дополняются Пасхальной хроникой VII века. Поскольку как Лев, так и приведший его к власти Аспар были полководцами, вся церемония имеет выраженный военный характер^[37].

Нововведения Льва I

Коронация и поднятие на щит Давида. Парижская псалтырь, X век

Избрание Валентиниана I армией в 364 году произошло достаточно спонтанно в Никее, однако в дальнейшем торжество перемещается ближе к столице. Местом коронаций императоров в IV—V веках являлся Трибунал, расположенный в константинопольском предместье Евдом. Это была возвышенная каменная платформа, воздвигнутая в 364 году наряду с другими постройками и статуями для коронации младшего брата Валентиниана, Валента (364). Затем здесь короновались все императоры вплоть до Василиска (475). Изредка Евдом становился местром коронационных торжеств и позже, там вступили в должность императоры Маврикий (582), Фока (602), Лев V Армянин (813) и Никифор Фока (963)^[38]. Знаковый перелом произошёл в 450 году после смерти Феодосия II, не оставившего соправителя. В Константинополе решающее влияние на избрание Маркиана (450—457) оказали сестра покойного императора Пульхерия и военачальник Аспар. Поскольку ни один из светских правителей не мог или не желал совершить обряд коронации, эту роль впервые поручили епископу столицы, патриарху Константинопольскому. Данное решение, не вызванное конкретными политическими или династическими соображениями, соответствовало обстоятельствам: патриарх как высшее духовное лицо не воспринимался светской элитой как соперник. Уже в 457 году патриарх короновал Льва I, что закрепило новую практику^[27].

Наряду с Константином Багрянородным, сведения о коронации Льва I приводит «Пасхальная хроника». После того, как сенат проголосовал в пользу Льва, в четверг 7 февраля 457 года патриарх Анатолий, придворные (греч. άρχοντες), схоларии и солдаты гарнизона собрались на Марсовом поле в предместье Евдом (современный район Стамбула Бакыркёй) столицы, где 12 дней назад они провожали в последний путь императора Маркиана^[39]. Войска опустили знамёна к земле. Там многие из них начали призывать Льва занять престол именем народа, сената и армии. Под эти крики Лев, в это время занимавший пост комита и трибуна маттиариев^{[комм. 1]} вышел и поднялся на трибунал. Затем кампидуктор (лат. campiductor) Бусальг возложил на его голову свою золотую цепь (греч. μανιάκης, лат. torques), в то время как другой кампидуктор Олимпий дал такую же цепь ему в правую руку. Были разом подняты знамёна и все провозгласили Льва августом, назначенным Богом и находящимся под Божьей защитой^[40].

Сразу же после этого находящегося на трибунале Льва окружил отряд из выстроившихся черепахой 40 кандидатов и, скрытый их щитами, он облачился в палудаментум, императорскую одежду и диадему^[30], и, вооружённый копьём и щитом, принял поклонение (греч. πρσεκυνήθη) придворных. Затем, через глашатая, он обратился к собравшимся с словами «Бог всемогущий и решение ваше, храбрейшие соратники, избрали меня императором государства ромеев»^{[комм. 2]}. Дальнейшие приветственные крики император прекратил словами «Да будет с вами Бог». После этого патриарх покинул Евдом и отправился в город, чтобы подготовить встречу императора в соборе Святой Софии, а Лев, в сопровождении патрикиев, направился в мутаторий. Там он выдал представителям схолариев полагающиеся им подарки, оставил там корону и проследовал затем в походную церковь, где помолился. После этого он на белом коне возглавил шествие в расположенный там же храм Иоанна Крестителя. Там он вновь снял корону в мутатории и возложил её затем на престол. Выйдя из церкви он сел на коня и направился во дворец Елены, где переоделся в парадные одежды и на колеснице отправился в собор Святой Софии^[41]. Там он возложил свою корону на алтарь, после чего патриарх возложил её обратно ему на голову, что является первым известным примером участия представителя церкви в церемонии коронации. Исследователи связывают это с тем, что данное событие было первым после состоявшегося в 451 году Вселенского Халкидонского собора, после которого роль патриарха заметно возросла. Однако в данной церемонии это был, вероятно, не самый важный эпизод^[35].

Ещё одним обязательным элементом церемонии, появившимся начиная с Льва I, было поднятие императора на щит. В XV веке архиепископ Симеон Солунский объяснял символизм этой процедуры следующим образом: поднятие императора на солдатский щит возносит его над армией и народом, делая его главнокомандующим и правителем^[42]. Согласно Э. Канторовичу, церемония поднятия на щит в ходе коронации византийского императора восходит к прослеживаемому с начала II века в Римской империи солнечному культу^[43], который с принятием христианства распространился на Иисуса Христа^[44]. Традиция такого отождествления прослеживается Канторовичем у церковного писателя IV века Исаака Сирина, придворного поэта VI века Кориппа и монахини-поэтессы IX века Кассии^[45]. В такой интерпретации поднятие на щит интерпретировалось как «богоявление» нового императора, явление его не только народу, но и всему миру^[46].

Коронация и общество

Императоры XII—XIII веков. Миниатюра из рукописи XV века

Последующие императоры проводили свои коронации в пределах города, на Ипподроме^[47]. При коронации Льва II (473—474) его дед, император Лев I, по просьбе народа и войска, собравшихся на Ипподроме, в присутствии патриарха Акакия возложил на него золотую корону (греч. μοδίολον). После этого молодой Лев приветствовал народ и пообещал войску обычную раздачу^[48]. Таким образом, процедура сохранила старые элементы: избрание сенатом при согласии войска и народа, военное согласие, выраженное возведением на щит, возложением торка, поднятием знамён и аккламациями, которые приобрели христианскую окраску. Добавились новые религиозные элементы: присутствие патриарха и Евангелия при избрании, молитва и возложение короны патриархом, а также присяга императора на верность Церкви. Ситуация, когда патриарх Евфимий, испытывая сомнения в православности веры императора, отказался короновать Анастасия без подписания халкидонитского исповедания веры, стала прецедентом, и в дальнейшем императоры давали письменную клятву установленного образца ^[49][50].

В коронации Анастасия I (491—518) чётко различались военно-гражданская и религиозная части. Сначала его подняли на щиту, и кампидуктор возложил на него цепь. Затем, уже вне церкви, патриарх Евфимий, после молитвы, облачил его в хламиду и возложил на голову корону. Подобная схема повторилась при провозглашении Юстина I (518—527), которого короновал патриарх Иоанн II в 519 году. Эти коронации утвердили модель провозглашения автократора^[англ.] — единоличного правителя^[51]. Параллельно развивался ритуал возведения в соправители, когда правящий император при жизни короновал своего преемника. В таких случаях, как коронация Льва II или Зинона Львом II, корону возлагал император, а не патриарх, который присутствовал как свидетель. Это подтверждает, что функция патриарха даже при коронации единоличного правителя не имела в ранний период юридических последствий, а была символическим актом. Право номинации императора при вакантном престоле принадлежало сенату и армии. Народ Константинополя, собранный на Ипподроме по димам, мог акламировать или выражать неодобрение кандидату, но не имел права отвергнуть выбор военных и сенаторов. Источником власти императора считался Бог, армия его провозглашала, народ акламировал, сенат утверждал и возводил, а патриарх благословлял. Таким образом, коронация патриархом усиливала символическую легитимность, но не конституционный статус правителя^[52].

Особый случай представляет интронизация Василия I Македонянина, основателя Македонской династии. Он пришёл к власти насильственным путём, а не через наследственное право. Его право на власть было подкреплено триумфом после побед при Вафириаке и Германикее в 870-х годах. Позже, стремясь легитимизировать свою власть после убийства своего предшественника и покровителя Михаила III, Василий организовал вторую коронацию по традиционному обряду^[53]. Императорские инсигнии включали белую тунику с золотыми клавиями (полосами), золотой пояс с драгоценностями, пурпурные поножи, багряные башмаки с золотым шитьём, длинную пурпурную хламиду (палудаментум) с золотой прямоугольной нашивкой, застёгивавшуюся на правом плече драгоценной фибулой, и диадему в виде широкого золотого обруча с драгоценными камнями и подвесками у ушей^[54].

Согласно «Книге церемоний» и Евхологию, в церемонии коронации участвовали сенаторы, димы и представители армии, а также подразумевалось присутствие сановников, чиновников и народа. Нарративные источники отмечают сенаторов как обязательных участников, тогда как прочие группы упоминаются эпизодически. Лишь при коронации Константина VI (780—797) в качестве соправителя чины и профессиональные корпорации были указаны как составляющие элементы церемонии. Армия играла минимальную роль в обряде коронования. Её присутствие обозначалось косвенно, и только при возведении соправителя военные выражали согласие склонением знамён. Отсутствие же реакции при коронации императора означало, что армия уже выразила одобрение ранее. Случаи коронаций в отсутствие военных не влияли на действительность обряда, что подтверждает необязательность их присутствия. Димы, утратившие реальное влияние с VI века, выполняли лишь декоративную функцию: организовывали конные состязания и приветствовали императора на публичных мероприятиях. Их главы назначались императором, а сами димы считались придворными. Яркие и шумные, они участвовали в аккламациях во время коронации, но источники редко их упоминают, что подчёркивает отсутствие у них какого-либо существенного значения. Сенат, несмотря на сокращение административных полномочий, оставался важным институтом, объединяя высшую знать, крупных чиновников и землевладельцев. Хотя его роль после VII века не до конца ясна, сенаторы неизменно участвовали в смене власти. Однако ещё до коронации сенат выражал лояльность новому императору, встречая его двумя группами при выходе из дворца перед входом в Святую Софию. Таким образом, их присутствие в церкви имело лишь церемониальный, а не институциональный характер, что подтверждается действительностью коронаций, совершённых в отсутствие сената. Присутствие военных, сенаторов, димов и народа носило характер пассивного участия. Их отсутствие не влияло на действительность коронации, а лишь символизировало предварительное принятие императора этими группами. Народ и корпорации, когда их приглашали, оставались лишь зрителями, не игравшими активной роли в церемонии^[55].

Коронация в поздний период

После захвата крестоносцами Константинополя в 1204 году ряд древних церемоний был восстановлен. С одной стороны, на волне патриотических настроений в Никейской империи возросла роль войска и знати в избрании императора, вновь вошёл в употребление обряд поднятия на щит^[56]. С другой, латинские правители во имя легитимизации своего правления восстановили старые обычаи Восточной Римской империи. В новых исторических условиях щит поднимали не военачальники, а патриарх, благородные архонты и родственники императора. Костюм стал не военным, а золотым и роскошным, исчезли военные инсигнии. Наконец, если раньше император стоял на щите, то в поздний период он на нём сидел^[57]. В дальнейшем обычай поднятия на щит соблюдался всеми императорами от Феодора I до Михаила VIII Палеолога (1261—1282).

К XIV веку коронационный церемониал достиг наивысшей стадии своего развития. К этому времени относятся четыре основных источника, основным из которых является «Трактат о должностях» псевдо-Кодина. Содержащееся в этом документе описание является более полным, чем в «Книге церемоний». Изданная Х. Лопаревым флорентийская рукопись сохранилась не полностью и рассматривает только вторую часть церемонии. Ещё два текста посвящены конкретным коронациям: включенный в «Историю» Иоанна Кантакузина рассказ о коронации Андроника III в 1325 году и записки русского путешественника Игнатия Смолянина о возложении венца на голову Мануила II Палеолога в 1392 году. Рассказ Игнатия, включён в русский Лицевой летописный свод в раздел, рассказывающий о путешествии киевского митрополита Пимена в Царьград, содержит большое количество иллюстраций. Ценность двух последних текстов относительно невелика, таким образом трактат псевдо-Кодина является основным источником для позднего периода^[58]. Согласно их описаниям, утром в день коронации император направлялся в Святую Софию, где передавал патриарху письменное исповедание своей веры, признание постановлений вселенских и поместных соборов, а также обязательство защищать Церковь, быть справедливым к подданным и избегать смертных приговоров и членовредительства. Этот документ подписывался императором с указанием даты и индикта^[59].

В завершившейся форме византийского коронационного чина, сложившейся к XIV—XV векам, выделяются три ключевых отличия от предшествующего периода. Во-первых, исчезла публичная инвеститура в пурпур, а вместе с ней и сам императорский плащ-палудаментум; император облачался лишь в тунику и шарф-диадему, которые уже входили в обычный парадный костюм, но не были церемониальными регалиями. Во-вторых, добавилось помазание, совершавшееся не по западному образцу, а лишь на голову в форме креста, причём использовалось не простое масло, а освящённое миро, как в позднейшей русской, французской и английской практиках. В-третьих, изменилась последовательность обрядов: и помазание, и венчание короной стали совершаться между двумя основными молитвами, тогда как ранее возложение короны следовало после второй молитвы, аналогично тому, как облачение в хламиду следовало после первой^[60].

Церковная составляющая

Значение участия патриарха

Коронация Константина VII Багрянородного в качестве со-императора в 908 году. Миниатюра из Мадридской рукописи хроники Иоанна Скилицы

Точное время и причина введения в обряд коронации патриарха не известно^[10]. Как правило, первым в истории церковным венчанием на царство историки называют обряд, произведенный в 450 году патриархом Анатолием над императором Маркианом^[61]. В процессе эволюции церемонии коронации византийского императора роль константинопольского патриарха претерпела значительные изменения, приобретая всё большее значение. Первоначально имея символический характер, его участие постепенно стало наделяться юридическим и конституционным значением^[62]. Усиление политического влияния Константинополя после Халкидонского собора 451 года способствовало возвышению статуса его патриарха как высшего церковного иерарха империи, выступавшего посредником между Богом и правителем, который отныне правил «милостью Божией»^[63]. Важным элементом стало введение требования к императору приносить присягу на верность православному учению. Впервые подобное требование выдвинул патриарх Евфимий при коронации Анастасия в 491 году, потребовав письменного обязательства сохранять веру неизменной и не вводить новшеств. Хотя первоначально эта практика применялась эпизодически, с IX века она стала неотъемлемой частью церемонии^[63].

Лицевой летописный свод: «И сотворяя выход, патриарх взошел на священный амвон, и царь с ним, и принесли к патриарху царский венец на блюде, покровенный. Так же и царицын венец принесли к патриарху на блюде, покровенный»

Среди исследователей существуют различные точки зрения относительно конституционной роли патриарха. Немецкий историк права Вильгельм Зикель (Wilhelm Sickel) полагал, что участие патриарха не имело ни церковного, ни юридического значения и он действовал лишь как представитель выборщиков — магистратов, сената и армии^[64][65]. По его мнению, коронация, совершаемая патриархом, рассматривалась современниками как действие государства, а не церкви. Патриарх выступал в роли исполнителя воли императора или выборщиков, которые с тем же успехом могли поручить эту миссию светскому лицу. Политическая целесообразность, а не правовые нормы, объясняет предпочтение патриарха при вакантности трона или узурпаторами, а также случаи повторных коронаций, как у Ираклия I (610—641), Михаила VIII или Иоанна VI Кантакузина. Суть церемонии оставалась государственной, независимо от того, совершал её мирянин или клирик. Византийская империя не уступила церкви своих исключительных прав, а лишь обогатила процедуру новым способом легитимизации^[66]. С точки зрения государственного права коронация не стала обязательным условием для вступления в должность. Император мог самостоятельно возложить на себя диадему, как Никифор Вотаниат, или использовать иные инсигнии, подобно Никифору Фоке, надевшему специальные башмаки, или Иоанну VI Кантакузину, облачившемуся в царские одежды. Избранник считался императором с момента провозглашения, даже если торжественная коронация откладывалась, как в случае с Феодором II Ласкарисом^[67]. Стивен Рансимен подчёркивал, что патриарх оставался в политическом и конституционном смысле подчинённым императора^[68]. Аналогичного мнения придерживались Е. Христофилопулу^[греч.], О. Трейтингер (Otto Treitinger), М. Анастос^[69]. В противоположность этому, такие учёные, как Дж. Б. Бьюри^{[комм. 3]}, М. Манойлович, П. Харанис и А. Грабар, усматривали в требовании присяги императора новый конституционный принцип, согласно которому исповедание христианской веры становилась непременным условием для занятия престола, а Церковь приобретала право вето в случае гетеродоксии кандидата^[68]. П. Харанис, признавая важность, но не единственность церковной коронации, приводит ряд примеров, когда участие патриарха внесло решающий вклад в легитимизацию правителя^[71].

Независимо от интерпретаций, все авторы сходятся в том, что император получал власть от Христа, а коронация патриархом представляла собой таинство, соединяющий суверена с Богом. К IX веку, одновременно с развитием иконографии «небесной коронации» и окончанием иконоборческого периода, посредническая функция патриарха трансформировалась из чисто символической в необходимую^[72]. Свидетельства современников отражают возрастание сакрального измерения церемонии. Если в V веке военные и светские элементы не претерпели изменений, то со временем они уступили место полностью религиозному обряду, обычно совершавшемуся в храме Святой Софии. Тот факт, что патриарх не короновал co-императоров и императриц, но присутствовал и читал молитвы, подтверждает его роль de facto гаранта, чьё участие имело скорее символическое, нежели юридическое значение. Некоторые исследователи проводят параллели с персидской традицией, где в эпоху Маркиана и Льва I верховный жрец магов совершал коронацию. Оба священнослужителя выступали как представители своей религии и государства^[73].

Религиозная церемония

Эволюция функции патриарха соответствовала идее божественного происхождения власти императора. Если в IV веке при Юлиане Отступнике коронация носила сугубо военный характер, то к XII веку, как показывает пример Мануила I, повторно короновавшегося патриархом в Константинополе в 1143 году, религиозное измерение церемонии приобрело принципиальное значение. Патриарх исполнял не политическую, а священническую функцию, совершая консекрацию императора и выступая инструментом божественной воли. Идея консекрации лежала в основе формулы Льва III о том, что суверен в Византии является одновременно «священником и императором», верховным главой христиан, хотя и не в иерархическом, а в священническом смысле^[74].

Древнейшей церковной составляющей церемонии была молитва, сопровождавшая возложение короны, и благословение инсигний, лежавших на алтаре^[75]. Начиная с Анастасия I к ней добавилось подписание Символа веры^[76]. Согласно подневизантийским источникам, в канун дня коронации император вместе со свитой направлялся со свитой из своей постоянной резиденции во Влахернах в Большой императорский дворец, где проводил ночь. Там он собственноручно писал свой Символ веры, по следующему шаблону: «Такой-то, во Христе Боге верный василевс и автократор Римлян, написал собственной рукой …». Согласно «Трактату о должностях», собственно Символ начинался со слов «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего того, что видимо и невидимо». Этот документ, подписанный будущим императором, передавался патриарху в примыкающем к собору Святой Софии триклинии, перед которым «стоит толпа и армия»^[77]. Затем один из членов синклита разбрасывал в толпу эпикомпии — «куски ткани, в которые обмотаны 3 золотых номисмы, 3 монеты серебра и 3 обола»^[78]. Начиная с Феодосия Великого (379—395) главным актом, совершаемым в ходе коронации, было возложение на императора знаков императорской власти, хламиды и короны, патриархом^[79].

Начиная с Фоки в 602 году церемония коронации была перенесена в церковь. Фока был коронован патриархом Кириаком в церкви Святого Иоанна в Евдоме, а его преемник Ираклий I — патриархом Сергием в церкви Святого Филиппа во дворце. Констант II в 641 году стал первым императором, коронованным на амвоне храма Святой Софии, что впоследствии стало нормой для единоличных правителей, в то время как соправители в VIII веке иногда короновались в иных местах, а императрицы, если их короновали отдельно, — вовсе не в церкви^[80]. Для VII—VIII веков подробных описаний коронаций не сохранилось, но с конца VIII по XII век свидетельствами служат не частные отчёты, а универсальные правила процедуры, содержащиеся в двух патриарших Евхологиях — кодексе Барберини кодексе конца VIII века и Гроттаферратском кодексе XII века, — где изложен идентичный церковный чин, а также в трактате Константина VII Багрянородного «О церемониях». Хотя в этих источниках не упоминается вознесение на щит, относящееся к светской части избрания, его сохранение подтверждается, например, миниатюрой в Парижской псалтыри X века с коронацией Давида^[81].

Согласно «Книге церемоний», император в сопровождении патриарха следовал из дворца в храм Святой Софии, где в часовне-метатории (μητατώριον) снимал скарамангий^[англ.] и сагум, облачался в дивитисий и цицакий^{[комм. 4]}, поверх которых вновь надевал сагум. Войдя в неф, он возлагал свечи у Серебряных врат и Святых врат, в то время как хламида и корона помещались на амвон. Взойдя на амвон с патриархом, император склонял голову, диакон читал ектению, и патриарх неслышно читал «молитву над хламидой», призывая Бога помазать избранника, увенчать его короной, даровать ему скипетр спасения, утвердить на престоле правды и покорить ему варварские народы. После возгласа «аминь» патриарх передавал хламиду веститорам^[англ.], которые облачали в неё императора^{[комм. 5]}; если же короновался соправитель, хламиду вручали самому императору для возложения. Затем патриарх произносил «молитву над короной», испрашивая у Бога укрепления царства, правосудия и мира. Взяв корону обеими руками, он возлагал её на императора со словами «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», а народ возглашал «Свят, свят, свят» и «Слава в вышних Богу». При коронации соправителя патриарх передавал вторую корону императору, который сам возлагал её, а хоры пели «Достойно!». После причащения императоров запасными Дарами следовали аккламации, включавшие восемнадцать стихов, прославляющих день коронации, и многократные пожелания многих лет правления. Затем император в короне удалялся в метаторий, где садился на селлу, и сановники в установленном порядке приносили ему лобызание, целуя колени. Хотя Евхологии предписывают причащение до аккламаций, а Константин Багрянородный упоминает его после лобызания во время обычной литургии, это различие может объясняться тем, что церковный чин не всегда совпадал с праздничным богослужением. Чин коронации императрицы в отсутствие супруга, описанный в «О церемониях» и Евхологии XII века, был аналогичен императорскому, но совершался в Августалионе, и корону возлагал не патриарх, а император^[84][85][86].

Помазание на царство

Иисус Христос коронует императора Константина VII (913—959), слоновая кость, коллекция ГМИИ им. А. С. Пушкина^[87]

Мнения относительно времени появления инаугурационного миропомазания среди исследователей существенно различаются. Одна группа учёных (Г. А. Острогорский, Д. Никол, Г. Подскальски, Ж. Дагрон и др.) относит данное событие к началу XIII века^[88]. Аргументом в пользу поздней датировки является отсутствие ясных указаний в ранних источниках. Хронист Константин Манассия в описании коронации Карла Великого свидетельствует, что в конце XI — начале XII века этот обряд на Востоке был неизвестен. Рубрики Евхология XII века также не содержат следов помазания. Упоминания о нём у более ранних авторов, как правило, имеют метафорический характер. Например, молитва коронационного чина содержит слова «помазать елеем радования», что является аллюзией на Псалом 44, а титул «помазанник Господень» заимствован из Ветхого Завета^[89]. Ф. Брайтман первым несомненным свидетельством помазания в Константинополе называет коронацию латинского императора Балдуина I в соборе Святой Софии 16 мая 1204 года. Согласно описанию Робера де Клари, Балдуина облачили в византийские инсигнии, после чего, расстегнув тунику, помазали на груди и между лопаток по западному образцу, затем возложили корону и другие регалии^[90][91]

Другие, начиная с Ф. И. Успенского, предполагали, что обряд существовал со времени императора Маркиана. М. Блок выдвинул гипотезу, что инаугурационное миропомазание впервые возникло в варварских королевствах в VII—VIII веках, а Византия унаследовала помазание монархов у государств, образовавшихся после распада франкского государства^[88]. Миропомазание упоминается также у патриарха Фотия, что В. Зикель считает явным указанием на использование в церемонии коронации императора Василия I^[92], а Острогорский и Э. Штайн^[нем.] воспринимают метафорически^[93]. В хронике Никиты Хониата упоминается миропомазание императоров XII века^[94]. Все никейские императоры, начиная с Феодора I, были помазаны патриархом^[95].

Помазание считалось апогеем церемонии коронования. Инаугурационное миропомазание отличало правящего монарха от императора-соправителя, которого мог короновать сам монарх, но без миропомазания^[96]. По объяснению патриарха Полиевкта, помазание очищало будущего императора от предыдущих грехов. Патриарх мог поставить условие для проведения коронации: тот же Полеквкт, сочтя способ достижения власти Иоанном Цимисхием преступным, впустил будущего императора в храм только после совершения 15-дневного покаяния^[62][97]. Со временем императора даже стали считать членом клира, низведённым до чина депутата Софийского собора^{[комм. 6]}. Несмотря на возрастающую роль патриарха, церковные элементы так и не стали юридически обязательной частью коронации. Светская коронация оставалась действительной, и патриарх не приобрёл исключительного права на совершение обряда. Его согласие или отказ могли повлиять на политическую ситуацию, но не делали власть императора более или менее легитимной с точки зрения государственного права^[99].

В отличие от таинства миропомазания, следующего за крещением, императорское помазание не являлось таинством и совершалось лишь на голову. Описываемый Псевдо-Кодином и Иоанном Кантакузином обряд коронации, начиная с момента помазания, сопоставим с флорентийским чином венчания Мануила II и записями Игнатия Смоленского. После возведения на щит и приветствий император направлялся в храм Святой Софии, где в специальном деревянном сооружении облачался в уже освящённые архиереями саккос и диадему, что подтверждается свидетельством Игнатия. Затем император с семьёй восходил на деревянное возвышение (анавафру) и занимал золочёные кресла. Согласно Псевдо-Кодину, перед пением Трисвятого патриарх восходил на амвон и приглашал императора, читая молитвы на помазание, смысл которых заключался в прошении к Богу о ниспослании силы помазуемому императору. Во флорентийском чине эта молитва приведена полностью и содержит прямые ветхозаветные аналогии с помазанием Давида, а также призывание святых Константина и Елены^[100]. Существовали различия в описании последовательности обрядов: по Псевдо-Кодину, патриарх сначала совершал помазание головы императора миром в форме креста, возглашая «Свят!», что троекратно повторялось всеми присутствующими. Во флорентийском чине сначала троекратно провозглашалось «Свят, свят, свят!», и лишь затем следовало помазание миром нарда. Помазание, совершаемое патриархом, наделяло василевса особым статусом святости, что, по толкованию Симеона Солунского, символизировало непосредственное помазание от Христа и уподобление^[англ.] императора главе всех христиан^[101].

Коронование и причащение

Следующим этапом чина после помазания было коронование василевса. Согласно Псевдо-Кодину, корону-стемму выносили из алтаря на амвон, где патриарх возлагал её на голову императора с возгласом «Достоин!», который троекратно повторяли присутствующие на амвоне, а затем народ. По описанию Игнатия Смоленского, василевса облачали в короткую багряную фелонь, он держал в руке свечу и восходил на амвон вместе с патриархом, где на него возлагали венец и вручали крест. Флорентийский чин также фиксирует вручение креста в правую руку императора после возложения короны. Хр. Лопарев предполагает, что у Псевдо-Кодина этот элемент опущен из-за пропуска в тексте. После коронования василевса следовало коронование императрицы^[102]. Чин коронации сопровождался чтением Трисвятого, апостольских и евангельских чтений. Во флорентийском чине ему предшествовало многократное повторение пожеланий многолетия императору Мануилу и августе Елене, после каждой строки которого следовал рефрен «ей, свят», а певцы троекратно повторяли «многие лета». В этом чине указаны конкретные библейские тексты: Послание к Евреям и Евангелие от Иоанна. Псевдо-Кодин же лишь в общем упоминает чтение Апостола и Евангелия, что позднее привело к использованию в русском чине иных чтений — из Послания к римлянам и Евангелия от Матфея. На протяжении церемонии император и императрица сидели на тронах, поднимаясь лишь во время пения Трисвятого и чтения Священного Писания^[103].

Завершающим этапом коронации было причащение императора. Во время гимна Великого входа влиятельные диаконы приглашали василевса, надевали на него поверх саккоса и диадемы золотую накидку, и он следовал к престолу со крестом в правой руке и деревянным ларцом в левой. Шествие сопровождали знать, стража и священники со Святыми Дарами. Император встречался с патриархом у священных врат, где они обменивались поклонами. Диакон кадил на василевса с молитвой о памяти его власти, на что присутствующие отвечали «Аминь», затем то же повторялось для патриарха. После снятия мантии император восходил на анавафру и садился на трон, поднимаясь лишь во время чтения Символа веры и возвышения Даров. При возвышении Даров василевс вновь приглашался в алтарь, где совершал каждение крестообразно вокруг престола, затем кадил на патриарха, получая ответное каждение. Перед причащением он снимал стемму. Сначала причащался патриарх, затем император принимал из его рук Тело и Кровь из чаши. После причастия стемма возлагалась вновь, и василевс покидал алтарь под звуки литургии. Флорентийский чин описывает причащение короче, но в целом сходно с описанием Псевдо-Кодина. Игнатий Смоленский отмечал, что царь в фелони, со свечой в руке, шёл перед Дарами, кадил вокруг престола и оставался в алтаре до причастия^[104].

После литургии император и его семья, поднявшись на анавафру, являлись народу, затем раздавали антидор, и кортеж отбывал в Большой императорский дворец для празднеств, продолжавшихся до десяти дней. По флорентийскому чину пир проводился на следующий день, вероятно, во Влахернской резиденции, что могло быть связано с обеднением империи^[105].

Иконография коронации

Солид императора Александра

В византийском искусстве концепция божественного происхождения власти находила идеальное воплощение в изображениях коронации императора святыми фигурами, поскольку священное и мирское не были разграничены. Искусство императорского двора становилось сакральным через ассоциацию василевса со Христом, а религиозное искусство — политическим через уподобление Христа императору. На монетах основной темой была имперская идея, а император представлялся скорее институтом, нежели человеком, особенно после коронации, делающей его представителем Бога^[106]. Простые повествовательные изображения, как например миниатюры из Мадридской рукописи хроники Иоанна Скилицы (XIV век) ограничивались посильным изоражением реальных событий и мало что добавляли к их символическому измерению^[107]. Иконография коронации на монетах воплощала идею параллелизма земной и небесной власти. Её распространение в X—XI веках было связано с политическими обстоятельствами. Юстиниановская идея Pax Byzantina^[англ.], возрождённая Василием I и продолженная его преемниками из Македонской династии, укрепляла статус государства. Угрозу представляли как внешние факторы, вроде коронации Карла Великого, так и внутренние — мятежи военной аристократии, в итоге приведшей к власти Комнинов. Для защиты династической легитимности македонские императоры использовали искусство, включая изображения коронации святыми, как форму пропаганды^[108].

Гистаменон Иоанна Цимисхия

Согласно А. Н. Грабару, иконографический тип символического коронования сложился в IX веке, когда обряд коронации окончательно определился как церковная церемония^[107]. Испанский историк Жауме Аурель^[англ.] полагает, что таким образом императоры ввести противовес возросшему символическому значению патриарха^[109]. Самое раннее известное изображение коронации сохранилось в иллюминированной рукопись Гомилий Григория Богослова, на одной из миниатюр которой императора Василия I коронует архангел Гавриил^[87]. Данному изображению посвящена обширная историография^[110]. Мотив «небесной коронации» на монетах встречался и ранее, но только с источником власти в виде передающей корону руки. Первым императором, разместившим на монетах сцену коронации полностью, был Александр (912—913). На своих золотых солидах он изображён в лоруме, с державой, а Иоанн Креститель возлагает на него корону. Поскольку в Новом Завете Иоанн Креститель крестил Христа, такой выбор божественного источника власти ставил императора выше патриарха^[111]. Символическая насыщенность образа подчёркивала восстановление законной наследственной власти Александра и божественную санкцию его правления, которую потенциально мог оспаривать малолетний Константин. Следующим примером являются солиды регента Романа I Лакапина, где его коронует сам Христос. Это символизировало не отождествление с Христом, как у Александра, а делегирование власти Богом, что легитимизировало положение Романа как соправителя законного наследника Константина VII. Император Иоанн I Цимисхий после убийства Никифора II Фоки разместил на своих золотых гистаменонах изображение коронации Богородицей, с благословляющей дланью Божьей сверху. Это подчёркивало божественную санкцию его власти и оправдывало захват трона^[112].

Усиление централизации власти в Константинополе после 1025 года привела к широкому распространению иконографии коронации на монетах и произведениях искусства, где данный сюжет начал систематически использоваться в целях политической пропаганды. Первым в XI веке изображение коронации на монетах разместил Роман III Аргир (1028—1034), представитель аристократии, женившийся на дочери Константина VIII Зое. Его гистаменоны повторяли тип коронации Богородицей, введённый Иоанном I Цимисхием, но с отличиями: фигуры изображались в полный рост, император держал державу с крестом, а Дева Мария иногда изображалась без нимба^[113]. Иконографию коронации Богородицей продолжил Михаил VI Стратиотик (1056—1057), представитель «придворной партии», чьи монеты отличались низким качеством чеканки. Его правление было оспорено военной аристократией, которая привела к власти Исаака I Комнина (1057—1059). На своих монетах Исаак I отошёл от традиционной иконографии, изобразив себя в военном облачении с обнажённым мечом, что отражало идеологический разрыв с концепцией божественного происхождения власти^[114]. С возвращением к власти придворной партии в лице Константина X Дуки (1059—1067) на монетах вновь появился тип коронации Богородицей, напоминавший монеты Михаила VI, что подчёркивало восстановление легитимности после правления Исаака I и укрепляло династические позиции. Для обеспечения преемственности Константин X взял с супруги Евдокии Макремволитиссы клятву не вступать в повторный брак, однако под давлением обстоятельств, связанных с внешней угрозой, она была нарушена. В период совместного правления Романа IV Диогена и Евдокии Макремволитиссы (1068—1071) был выпущен гистаменон, на котором Христос венчает на царство императора и императрицу. Эта компромиссная иконография сочеталась с изображением трёх сыновей Константина X как соправителей, что балансировало между необходимостью сильного военного предводителя и сохранением династических прав Дук^[115].